Он ужасно устал от журналистов. Они лезут во все отверстия его жизни, штурмуют его дом, желают знать больше и, может быть, даже быть лучше, но какая ему разница. Дизайнер Александр Маккуин - первый из модельеров, признавшийся в своей ненависти к глупой и отвратительно навязчивой прессе. Тем не менее, приехав в Москву, он не отказался отвечать на мои вопросы. Я спрашивал его, а он прятал глаза за темными очками, так что, даже если бы я даже захотел, то, к сожалению, не смог бы узнать, что в них отражается. На каждый мой вопрос Маккуин нервно смеялся и принимал новую позу: ногу на ногу, ногу под ногу, обе ноги под стол, руки под себя и все в таком духе.
- Вы сказали, театра не существует. Но как без него? Ведь для театра и для оперы все кутюрье делают костюмы.
- Ненавижу театр. (Монструозно хохочет.)
- А кино? - Пьер Паоло Пазолини.
- Что Пьер Паоло Пазолини? Любите все его фильмы? - "Сало, или 120 дней Содома".
- Я знаю, вам не раз предлагали работать в кино.
- Не много раз. Меня непросто заставить. Стивен Спилберг был в Лондоне, пригласил меня на ланч - обсудить кое-что. Но я не пришел. Теперь, чтобы работать в кино, мне, наверное, надо пригласить его на обед. Но я не стану. Ненавижу кино. (Опять монструозно хохочет.)
- У кого бы вы отобрали право делать костюмы для кино? И для кого бы их сделали? Кто-нибудь говорил вам, что здесь можно купить союзтекстиль и многое другое?
- Ну, вы же знаете, Пазолини давно умер. А кто уже делает, тот пусть делает, я не смотрю кино. Мало туда хожу. Но я люблю авангардные фильмы - Джона Уотерса, Пазолини и еще имена, которые вы точно не знаете. - (Думает.) - Ну а кто еще... Спилберг. Просить прощения за пропущенный ланч? Тогда зачем же было пропускать? Я больше люблю музыкальные проекты, где можно изобрести визуальную часть. Вот альбом Бьорк. Я придумал стиль, обложку для альбома, цвета, настроение. С поп-культурой дело иметь гораздо интереснее, нежели с кино, которое часто невозможно смотреть. А смотреть мне нравится, например, книги с фотографиями. В кино и в театр пусть ходят журналисты.
- Раз так, давайте тогда идти подряд по всем людям и по всем предметам, которые вы ненавидите.
- Не хочется. Ненавидеть тоже утомительно.
- Ну, вот журналисты. Вы, по-моему, о них часто говорите. Что ненавидите прессу. - Не ненавижу, а терплю. Испытываю свое терпение.
- Но ведь правда заниматься модой было бы гораздо приятнее, если бы не было журналистов?
- Ну конечно! Они лицемерны, они не любят изыски моды, не понимают ее. Когда я только начинал шить платья и какие-то костюмы, мода была для меня лишь поводом к наслаждению, ну и я, конечно же, занялся ею, потому что был искренне влюблен в нее. Но чем выше мода, чем ближе она к Милану и Парижу и их амбициям, тем все более унылой она начинает становиться, и тем меньше у нас становиться поводов рассказывать о своей неземной любви к ней.
- Вот вы же сказали, что любите моду. Уже говорят, что вы нарочно делаете некрасивые вещи.
- Нет-нет, люблю. Когда делаю свою линию, модную линию McQueen, то люблю. Просто, наверное, во всем виновата пресса, которая делает выводы вместо меня: они абсолютно не понимают моду, об этом я будк твердить всегда. Они ругают ее, ругают новые необычные веяния в моде, журналистам очень обидно, что нам все равно, как они нас там назвали. Мы, лондонские дизайнеры, пришли в Париж, когда Парижу было плохо, и сделали так, чтобы Парижу стало хорошо. Но журналистам от этого стало совсем ужасно, потому, что они запутались и окончательно разозлились на нас, когда поняли, что нам на них на самом деле наплевать.
- Журналисты и журналистки говорят, что для высокого дефиле pret-a-porter вы создаете одну коллекцию, а на продажу выставляете уже совсем иную. Абсолютно другая длина, несколько иной цвет, не говоря уже о пропорциях. Это из-за коммерции?
- Журналисты всегда преувеличивают. Это обычный контроль, а я всегда держу и себя, и свои дела под контролем. Коллекция готового платья, показанная во время сезонных дефиле, подвергается затем упрощению и лишь, после этого направляется в бутики. И это лучшая сторона дома Givenchy - повсеместный контроль, в творчестве и в производстве.
Потом он признался мне, что любит маму, папу, а также братьев и сестер. Ну и платья Александр Маккуин тоже любит, любит привносить «свежее дыхание» в свои коллекции и тенденции моды зимы 2013. Потом он окончательно взбесился и стал отвечать односложно. В нашей беседе было пять кульминаций, две экспозиции и одна неожиданная развязка. В один прекрасный момент он произнес: «I don`t give a fuck about clothes», и все встало на свои места.
Если он вам когда-нибудь встретится, то знайте: Александр Маккуин, коллекции свои любит больше, чем себя. Ведь он глава дома Givenchy и суровый управитель новой английской моды, ни в коем случае не спрашивайте его о Юбере де Живанши. Если же он на вас все-таки рассердится, не отвечайте ему тем же: Александру Маккуину всего 28 лет, он, в сущности, совсем еще мальчик. Простите ему. Молчите.
- Между Юбером де Живанши и вами арт-директором Givenchy совсем недолго был Джон Гальяно. Что он изменил? Он вам помог или, наоборот, все испортил?
- Я не видел ничего такого. Пойдите, спросите у Джона. Может, он знает.
- А вы ходили когда-нибудь на показы к Юберу де Живанши, когда он еще был на своем месте?
- Нет.
- А он видел что-нибудь ваше?
- Не знаю. Нет.
- А что получится, если перевести на английский французское слово couturier ("кутюрье")?
- Ничего. "Кутюрье" с английским акцентом.
- У человека, под именем которого вы делаете свои коллекции, раньше была Одри Хепберн. О ней говорят: "образ Живанши". У вас такого, видимо, нет.
- Я вообще против муз. Если отдать право называться образом одной единственной женщине... или одному персонажу... тогда все остальные женщины мира не найдут в этом образе себя. Они будут примерять что-то на свое тело, на свои мысли и представлять себя в роли этой музы. Зачем? У меня нет муз ни в моем собственном, английском доме, ни в Givenchy. Мода принадлежит всем. Нравится - пусть покупают. Не нравится - пусть идут прочь. Зачем извращаться, представляя себя в теле Одри Хепберн? Она уже умерла.
- Значит, у вас нет муз и нет идеала?
- Нет муз и идеала тоже нет, ничего такого. Каждый отдельно, каждый сам за себя. Я вообще, похоже, какой-то социалист.
- И вам никто не нравится? Ни актриса, ни певица?
- Это совсем из другой области. Нравится Дайан Китон, актриса, и Бьорк, певица. Я одевал Дайан в Givenchy и Бьорк в McQueen. Причем тут это. Они не идеальны и не идеалы. Мне просто нравится характер, даже не внешность. Они не называются словом "модели", я просто нашел что-то внутри них, как бы они при этом ни выглядели снаружи. Я вообще нутро люблю больше, чем изнанку.
-
Как же тогда получается с моделями? Как их выбирать? Тогда пришлось бы с каждой по два часа разговаривать. И потом все равно бы выяснилось, что у нее короткие ноги.
- Плохой вопрос. Я с ними не вожусь. С девушками не вожусь. (Смеется, хохочет, заливается. Потом резко делает серьезное лицо, ведь происходит важный момент - интервью для перспективного русского рынка.) - Так. Для Givenchy важен профессиональный уровень. Для McQueen - излом, характер, даже немного ум. Потому что Givenchy - это стиль жизни, а McQueen - отношение к жизни.
- И какое расстояние разделяет McQueen и Givenchy?
- Две тысячи световых лет. McQueen - воплощенный гедонизм, но при этом еще и оскорбленная невинность. А дом Givenchy сейчас испытывает оскорбление невинностью. И я их, таких разных, друг до друга не допускаю.
Куда уходят французские деньги. Так мог сделать Александр Маккуин и его цитаты это подтверждают. Когда все в один голос сказали: "Дом Givenchy передают из рук в руки, так он может и от рук отбиться", Маккуин продолжил историю. Прежде всего, молодой британец Alexander М. вытер ноги на пороге нового тысячелетия. Стряхнув песок с ботинок, Маккуин сел, задумался и затем сделал наряды, один взгляд на которые обнаруживает британское прошлое их автора.
Это Александр Маккуин и коллекции, которым можно предаваться в редкие моменты творческого одиночества – как он сам говорит. Впрочем, одинок Маккуин не бывает никогда: за его работой без отдыха и сна следит чуткий глаз Бернара Арно, главы корпорации LVMH, покровительствующего изобретателя new look, и не зря Маккуину позволено работать на два фронта, причем брать деньги в Париже и тратить - в Лондоне).
Коллекции pret-a-porter дома Givenchy рукодельнее иных творений высокой моды. Готовое платье и длиннные юбки в пол от Givenchy стоят гораздо дороже любого другого pret-a-porter. Готовое платье от Givenchy достойно музея, но для консервативных клиентов шьется в скромном варианте. Готовое платье от Givenchy годится для Венской оперы и царской охоты, вот почему оно называется Couture. Там все из кожи, леопардовых расцветок и в японской вышивке: Маккуин - наследник самурайской чести. В своде самурайской мудрости Хагакурэ сказано: "Особое значение надо придавать началам и концам, заботясь об их высокой энергетике".
Поскольку начало уже произошло, Маккуин думает о будущем:
- Забыть обо всем.
- Что будет потом?
- Мир, покой, счастье. То, без чего сейчас мне плохо. Нет, кроме счастья. Счастье у меня уже есть, но нет мира и покоя.
- А где ваше счастье?
- В мире и покое. Когда я прихожу домой, усталый. А еще там, где я отдыхаю. Был на Антильских островах. На Рождество всегда катаюсь на лыжах в Шотландии. Отдыхаю без моды, и не думая о ней.
- Но можно, же научиться отдыхать и там, где работаешь. Просто расслабиться и отдыхать, получая удовольствие. В Париже или в Лондоне.
- Париж окончательно извратил мое сознание, отдыхать туда я не приеду никогда. В Лондоне живет моя семья, которую я люблю, очень люблю. Я вряд ли когда-нибудь женюсь, но моя семья - мой тыл. Нас шестеро детей, я самый младший. И я очень близок с ними даже сейчас, когда совсем нет времени. Вижу их редко, но скучаю. Вот приезжаю домой, отец берет меня за руку и говорит: "Так. Сядь. Забудь обо всем".
И Маккуин забывает, забывается. Забывшись, он хвалит умных и добрых журналистов, ведет доброжелательные беседы со стариком Живанши, расспрашивая о тайне высокого кроя, смотрит в тридцать восьмой раз фильм с Одр Хепберн и тихонько обдумывает костюм Царицы Ночи. Он вообще добрый и скромный малый. Просто мода обязывает.